Мои родители были большими любителями серии «ЖЗЛ». Книги с факелом на торце занимали две полки в гедеэровском шкафу, купленным ими сразу после женитьбы. Там было несколько, принесенных мамой в качестве приданного. Из них помню только Ирвинга Стоуна о Джеке Лондоне, «Моряк в седле». Моряк доскакал со мной до Иерусалима. Не то, чтобы я собирался перечитывать, но видеть его мне приятно. Были книги все неплохие: Шкловского о Толстом, Моруа о Дюма и Жорж Санд, Перрюшо о Сезанне, Булгакова о Мольере. Многие я прочитал, но вот просмотрел – все, от первых детских карточек, до суровых, подписанных загадочным выражением «на смертном одре». О революционерах и советских чиновниках родители не читали. Разве что про Усмана Юсупова, но он был свой, узбекский, читать про него было интересно.
Не было у нас книжки о культовом для шестидесятнической интеллигенции Сент-Экзюпери.
Я был здоровым пацаном. Но иногда все же заболевал. И если участковый педиатр, по мнению моих родителей не справлялся, то папа привозил доктора Шварца. «Шварц» в ту пору было слово, означавшее тяжелую и торжественную болезнь. Доктор выслушивал легкие и просил глубоко дышать. Начинала кружиться голова. Термин «гипервентиляция» я узнаю еще лет через пятнадцать. В конце визита папа клал в карман доктора три рубя и отвозил домой на такси. После этого я достаточно скоро выздоравливал: то ли лечение помогало, то ли организм брал свое.
Шварц был большим книголюбом, обладателем огромной и ценной библиотеки. Говорят, что он дружил с Константином Симонов с поры ташкентской полу-ссылки того. По семейной легенде, осмотрев меня и назначив лечение, доктор Шварц увидел на столе недавно купленного Экзюпери, заинтересовался и сразу получил книгу в подарок.
Конец 70-х, когда я уже вовсю стал читать книжки, совпал с книжным дефицитом, расцветом черного рынка. Посещение таких сборищ в разных городах было одним из любимых развлечений. Когда появилась возможность возобновить книгу Марселя Мижо, папа воспротивился.
– Мы отдали эту книгу, чтобы ты выздоровел. И ты выздоровел. Жертва была принята. Значит, больше не надо.
Интересно, что отец не был ни религиозен, ни суеверен.
Персонажи в ЖЗЛ повторялись редко, хватало новых. Еще многие великие не были охвачены жезеэлизацией. Должна была смениться эпоха в истории, в понимании, в трактовке персонажа, и тогда, да и то не всегда, выходила книга о том же самом замечательном человеке.
ЖЗЛ пережила СССР. Странно и приятно было увидеть новые немыслимые лица на знакомой обложке. Высоцкий, Юрий Никулин, Иосиф Бродский. Про последнего была неплохая книга Льва Лосева. Но вот не прошло и пяти лет и появляется еще одна книга о Бродском, на этот раз Владимира Бондаренко. Я без труда вытащил из памяти этого персонажа, игрока куняевской команды самозабвенных жидоморов. Что случилось? Укатали сивку крутые горки, на старости лет он решил жизнеоописать пархатого? Нет, всё в порядке, все на своих местах. Просто после так вовремя поспевшего к русско-украинской войне имперского и антиукраинского стихотворения Бродского, было решено перетащить его, мертвого, от, условно говоря, евреев и либералов, в стан русских воинов со споротыми знаками отличия, туда, к прохановцам, к путинцам. Но довольно множить эпитеты, вы меня поняли. Поэтому впервые в истории серии бедняга Бродский удостоился вослед еще одной жезеэлины. Более того прошло всего несколько месяцев после неожиданно пышного юбилея, который закатили покойному изгнаннику наследники изгонявших, а вот уже и книжка готова. Напрашивающуюся цитату про другого поэта, которого насаждали, как картошку при Екатерине, найдите сами. Покойника можно и пожалеть. В новом лагере его все равно не полюбят, за чуждую просодию, но условный рефлекс отвращения ко всему, что исходит от Бондаренко, Проханова, Прилепина выработать смогут. Не повезло.
Не было у нас книжки о культовом для шестидесятнической интеллигенции Сент-Экзюпери.
Я был здоровым пацаном. Но иногда все же заболевал. И если участковый педиатр, по мнению моих родителей не справлялся, то папа привозил доктора Шварца. «Шварц» в ту пору было слово, означавшее тяжелую и торжественную болезнь. Доктор выслушивал легкие и просил глубоко дышать. Начинала кружиться голова. Термин «гипервентиляция» я узнаю еще лет через пятнадцать. В конце визита папа клал в карман доктора три рубя и отвозил домой на такси. После этого я достаточно скоро выздоравливал: то ли лечение помогало, то ли организм брал свое.
Шварц был большим книголюбом, обладателем огромной и ценной библиотеки. Говорят, что он дружил с Константином Симонов с поры ташкентской полу-ссылки того. По семейной легенде, осмотрев меня и назначив лечение, доктор Шварц увидел на столе недавно купленного Экзюпери, заинтересовался и сразу получил книгу в подарок.
Конец 70-х, когда я уже вовсю стал читать книжки, совпал с книжным дефицитом, расцветом черного рынка. Посещение таких сборищ в разных городах было одним из любимых развлечений. Когда появилась возможность возобновить книгу Марселя Мижо, папа воспротивился.
– Мы отдали эту книгу, чтобы ты выздоровел. И ты выздоровел. Жертва была принята. Значит, больше не надо.
Интересно, что отец не был ни религиозен, ни суеверен.
Персонажи в ЖЗЛ повторялись редко, хватало новых. Еще многие великие не были охвачены жезеэлизацией. Должна была смениться эпоха в истории, в понимании, в трактовке персонажа, и тогда, да и то не всегда, выходила книга о том же самом замечательном человеке.
ЖЗЛ пережила СССР. Странно и приятно было увидеть новые немыслимые лица на знакомой обложке. Высоцкий, Юрий Никулин, Иосиф Бродский. Про последнего была неплохая книга Льва Лосева. Но вот не прошло и пяти лет и появляется еще одна книга о Бродском, на этот раз Владимира Бондаренко. Я без труда вытащил из памяти этого персонажа, игрока куняевской команды самозабвенных жидоморов. Что случилось? Укатали сивку крутые горки, на старости лет он решил жизнеоописать пархатого? Нет, всё в порядке, все на своих местах. Просто после так вовремя поспевшего к русско-украинской войне имперского и антиукраинского стихотворения Бродского, было решено перетащить его, мертвого, от, условно говоря, евреев и либералов, в стан русских воинов со споротыми знаками отличия, туда, к прохановцам, к путинцам. Но довольно множить эпитеты, вы меня поняли. Поэтому впервые в истории серии бедняга Бродский удостоился вослед еще одной жезеэлины. Более того прошло всего несколько месяцев после неожиданно пышного юбилея, который закатили покойному изгнаннику наследники изгонявших, а вот уже и книжка готова. Напрашивающуюся цитату про другого поэта, которого насаждали, как картошку при Екатерине, найдите сами. Покойника можно и пожалеть. В новом лагере его все равно не полюбят, за чуждую просодию, но условный рефлекс отвращения ко всему, что исходит от Бондаренко, Проханова, Прилепина выработать смогут. Не повезло.
Recent Posts from This Journal
-
ЧУЖИЕ СТИХИ
Игорь Бяльский, создатель «Иерусалимского журнала» проводит серию вечеров, где стихотоворцы читают чужие — что важно — стихи. Тут прилагается ролик,…
-
-.-
Рассказывает Турсунали Каримович: – Когда я учился в пятом классе отец принес книжку «Сутчи Тевье» ( Сут – по-узбекски «молоко» - МК). Я ее…
-
КАТАЛОГ МУЗЕЯ САВИЦКОГО
Три человека за несколько месяцев бесплатно сделали то, годами не делали те, кто получал за это деньги. title…
-
ЗК. УТРЕННЕЕ
В б-цу я захожу для укорочения маршрута через въезд для машин. Там обычно стоят знакомые охранники, с которыми мы обмениваемся нашими бокертовами.…
-
"ЗК" продолжается
–.– В фейсбуке меня разыскал давний знакомый, ташкентский врач, с которым мы лет 30 назад вместе съездили в долгую и непростую командировку. –…
-
ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА
Господи! Ты помнишь всех, кому я сегодня в течение дня пожелал скорой смерти? Водителей по дороге на работу, коллег на службе, руководителей…
-
ПРОДОЛЖАЕМ ЧИТАТЬ "ЧУКОВСКОГО" ИЗ ЖЗЛ
При этом он оставался все тем же болтливым, нескладным, любопытным юношей с жадным блеском в глазах, страшно много пишущим чуть ли не во всех…
-
АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ, ДВЕ РЕДКИХ ФОТОГРАФИИ
Алексей Толстой в 1942 году по дороге из Ташкента в Самарканд. Впервые опубликовано здесь. АТ и узбекские…
-
ВЫПИСКИ. ЧУКОВСКИЙ, ЖЗЛ
Чуковский, пожалуй, никогда не испытывал колебаний, выбирая между истиной и Платоном. Разве что к старости научился об этом сообщать так, что…
Comments
На второй обложке неблагозвучное имя опущено.
Спасибо.