ЕВРЕЙСКИЙ УЧАСТОК БОТКИНСКОГО КЛАДБИЩА
Боткинское – большое и старое христианское кладбище Ташкента. Называется так по имени того самого доктора, который «желтуху изобрел», кладбище находилось на улице Боткина. Может быть этой улице удалось и поныне сохранить своё имя, не знаю.
Кладбищенская церковь не закрывалась даже во времена самых воинственных безбожников.
Там похоронены многие легендарные ташкентцы, строившие, лечившие, торговавшие, учившие, разбивавшие сады. Семьи Сваричевских-Керенских, Гориздо, Маллицких-Остроумовых. Там лежат погибшие в авиакатастрофе футболисты «Пахтакора» и венгерские пленные первой мировой войны. На могиле художника Генриха Саакяна установлен тончащей резьбы хачкар. Здесь растворилась в небытии могила легенды Серебряного века Елизаветы Дмитриевой – Черубины де Габриак.
В 30-е годы кладбище шагнуло на другую сторону улицы, и эта часть стала ташкентским Новодевичьим. Мусульманским Новодевичьим был Чигатай, а все остальные знаменитости – русские, армяне, евреи, корейцы – лежат здесь, на Коммунистическом. Профессора ТашМИ, дочь Есенина Татьяна, поэт Файнберг, легендарный тренер Сидней Джексон и многие-многие другие.
Оказалось, что на старом Боткинском помимо армянских участков, или как говорят в Ташкенте – «карт», есть и еврейские. Недавно Ирина Безрукова, ташкентский краевед и фотохудожник, побывала там и опубликовала снимки. Вот здесь много фотографий.
Участки неухоженные, но сохранные. Это важный момент. На еврейском кладбище в Венеции я понял, как это важно, когда только время, а не злые руки властны над могилами.
Большинство захоронений 1942 года. Здесь лежат счастливчики, которым удалось добежать до Ташкента, которые не заполнили собой рвы, не вмерзли в блокадный лед, их эшелоны не разбомбили на бреющем. Они добрались до Ташкента, чтобы здесь найти свое последнее пристанище. Полное кладбище счастливчиков. Их родне хватило денег на цементный памятник с вмазанной в него мраморной доской. Цемент тогда еще делали качественный, на годы.
В основном женщины, старые и не очень, но есть и мужчины, дети. Редкие надписи дублированы на иврите, несколько – на идише. На некоторых обелисках есть магендавиды.
Но на многих, на очень многих написано «из Москвы», «из Одессы», «из Витебска». Им было важно указать это.
Как еще рассказать о неизбывной еврейской судьбе, о беженстве, о бесприютности, о смерти изгнанником, о могиле вдали от дома. Даже если дом не был домом или был домом совсем недолго – на одно, два, три поколения. Но здесь, в Ташкенте они чувствовали себя бездомными. В моем Ташкенте, который тридцать лет был для меня символом незыблемости, был домом. А потом оказалось, что все как всегда – на одно, два, от силы – три поколения…
