Антология. Семен Крайтман

СЕМЕН КРАЙТМАН

Стало быть, о Ташкенте...

Как восстановить это время на половине странице? Нужно ли проговаривать воспоминание в настоящем времени, что бы заново пережить его и обнаружить доселе неизвестные моменты собственной жизни? Это долгое, кропотливое занятие, никому, кроме пишущего не нужное. Может быть стоит ограничиться списком впечатлений, связанных с этим городом, с проведённым там годом.

Это был 1982-й, август. Впервые я увидел 44-х градусную жару, она качалась над асфальтом, плыла, подрагивала. Ещё была тень. Азиатская тень имеет какой-то собственный запах, она сделана из непонятного материала. Я помню её, эту тень.  Её и розы на клумбах у центрального кинотеатра, и фонтаны в которых плескались мальчишки.

Общаги мне не полагалось, но комендантша была родом из Овидиополя. Узнав, что я одессит и взяв с меня десять рублей, она записала меня в амбарную книгу и выдала ключ. Через две недели ко мне подселили двух алма-атинских ребят. Они принесли бутылку водки и ещё одну "токайского", праздновали.

Человек пять корейцев из Ферганы, пытались установить в у нас лагерные порядки. Приходилось отбиваться, унижаться и опять отбиваться. Но унижаться больше.

Едва знакомый мне Володя Волков, заметив, как я бледнею при виде поджидающих меня ребят, вступился, пошёл один против пяти-шести человек, победил. И это то что я помню. То есть та память, которая служит цементом разваливающейся жизни.

Что ещё? ...

Влюбился в девочку. Ночью оборвал клумбу с розами возле университета. 51 штука. Она жила на Чиланзаре. Первым поездом метро поехал к ней, разбросал все цветы у её квартиры. Но не помогло.

Уже здесь в начале 90-х узнал, что она в Афуле. Но искать не стал.

В университетском ботаническом саду рос виноград "дамский пальчик". И правда, ягоды сантиметра по три. Бегали туда, объедались.

Пил много. Водка из пиалы требует особого исследования. Говорил какие-то слова за которые и сейчас стыдно. Обедать ходил на старый рынок, недалеко от гостиницы "Москва". Кружка пива – 20 копеек, пакетик солёного миндаля –10 копеек или десятикопеечная самса.

Много зелени в Ташкенте, много цветов, дынь, огромных помидоров...Много всего. 

Зимой коменданшу уволили, а меня выгнали из общежития. Нашёл угол в квартире недалеко от дворца спорта "Юбилейный". Или это концертный зал был, не помню.

Хозяйка, Нина Яковлевна. жила с сыном. Сыну 30 лет, тяжёлый ДЦП. Она выучила его – историк. как раз в это время писал кандидатскую.  Одним пальцем на машинке. Младшая хозяйкина дочь жила отдельно и была музыкантом. Якшалась с Фарухом Закировым, иногда навещала мать и брата. Так, что и я в некотором роде приобщился.

Зимой тепло. Я гулял, влюблялся, бузил. Иногда ходил в гости к ташкентским одногруппникам. Познакомился с местным поэтом Баринским, почитал ему что-то. Он показывал мои тексты какой-то журнальной даме... Но ничего из этого не получилось и на долгое время отбило всяческую охоту.

Так прошёл год, и я вернулся в Одессу.

Уже здесь, в Израиле, в году 92-ом встретился с одногруппником. Обрадовались, вспоминали. Он пригласил на день рождения. Но дата совпадала с ДР отца, и я отказал.

Он обиделся. Или жена ему что-то сказала, не знаю.

Потом в 95, я работал в Крьят-Арье, в мастерской по ремонту электродвигателей. Вышел на обед, на улицу, в рабочей робе, измазанной каким-то механическим дерьмом типа солидола. Вышел и увидел моего ташкентского приятеля. Он был в отглаженных брюках, рубашке, с "дипломатом" в руках. Сказал, что программирует контроллеры. 

– Ну пока.

– Ну пока.

За двадцать восемь лет в Израиле, из которых семь лет я провёл на стройках, в ремонтных мастерских, разбрасывал газеты и сторожил всякое разное, моментов, когда мне становилось тоскливо можно пересчитать на пальцах одной руки. Этот был одним из них...

Список же ташкентских впечатлений далеко не полон. Да он и не может быть полным, иначе это не впечатления, а так воспоминания о прошедшем.

Семен Крайтман воспользовался возможностью представиться самому. От себя лишь замечу, что несмотря на недолгую свою жизнь в городе, ему удалось представить редкий для этой антологии ракурс: студенческий, окраинный, бесприютный. – МК

Семен Крайтман

* * *

нас били пять корейцев:

Юра Цой, Серёжа Пак...

(сейчас не вспомнить точно 

всех их имён)

в тиши алмазной ночи,

под крупной, азиатскою звездой,

распухший воздух, тёплый и густой,

стоял стеной у слёзного канала,

искра в глазу его преображала

в предгрозовой, целительный озон.

звезда блестела, и луна линяла.

и я любил Ларису Гершензон.

в тот самый год

шесть миллионов тонн 

обещанной Москве природной ваты 

счищали мы с полей, 

и бесноватый 

комсорг про политический момент

визжал.

в тот год

я был забрит в солдаты.

я должен был пополнить контингент

никем не ограниченных смертей.

уйдя от солнца в зонтичную тень

акации,

я ждал «купцов» из Кушки,

отлавливавших удалых бойцов,

когда явился капитан Купцов – 

в пятидесятых урождённый Кушнер.

худую папку с надписью «Семён...»

на запылённом разложив капоте,

прочтя и написав на обороте 

не знаю что,

в усы негромко он

сказал: «вот так. ебись оно конём».

потом вздохнул,

потом сказал: «свободен».

свободен...

нынче,

глядя на волну, 

я думаю, что может быть ему,

бухому копперфильду, колдуну,

обязан я

за то, что не пропали 

вот эти строки.

мерлин-офицер...

луна дымит, меняется в лице, 

и море плачет, как приват-доцент,

поцеловавший женщину в вуали.