Мне не нравится, что в начале июня все высказываются о Пушкине, в июле и январе – о Высоцком, а в начале мая должен вместе со всеми вспоминать отца. Пушкина читаю. Высоцкого периодически несколько дней подряд слушаю в машине.
Папу и маму и так вспоминаю весь год, использую их словечки, пытаясь втиснуть в детей какие-то их жизненные приемы и стиль отношений в доме.
Кисет этот папа получил в подарок в Вятке, в эвакогоспитале, где провел почти год после проникающего ранения грудной клетки. Потом, изучая военно-полевую хирургию, я узнал, что половина таких раненных погибают в первые часы от болевого шока, а он еще дошагал до первой линии обороны, зажимая ладонью пузырящийся кровавой пеной бок, а там уже потерял сознание.
В Кирове он провел год, а потом еще несколько месяцев в институте Вишневского. К ноябрю 44-го ему минуло 19, и прошло больше года после ранения.
«Привет! От Люси уч. 4 (букву не разберу) 5 шк. г. Киров. 7-го ноября 1944 г.»
Надо заметить, что в то время в 4-ом классе школы №5, правда не в Кирове, а в недавно освобожденном Запорожье училась девочка Люся, но до встречи с ней ему еще было шагать больше пятнадцати лет. То есть, на этом магическом кисете рассказано почти все про мою будущую маму. Но обнаружил я это, когда ни мамы, ни папы на свете не было.
Еще был шнурок, который истрепался и исчез. В кисете отец хранил разные документы, которые по праву или долгу наследования памяти я разобрал после его ухода.
Кисет лежит в ящике с бумагами в иерусалимском нашем доме, иногда я его показываю сыновьям.
А сфотографировал для альбома курительных причиндалов времен войны, который собирался издать замечательный Михаил Сапего. Но что-то не срослось.
